14.09.2009

Зачем было так высоко лезть? Я долго думал над этим. Всю дорогу, честно. И даже надеялся, что ответ упадет на меня с неба, когда оно будет так близко. Я прибегал к красивым литературным сравнениям. Как Джек влез на небо по бобовому ростку? Устали ли у него руки? Боялся ли Джек высоты? Что, в конце концов, он рассчитывал сказать детям в старости? «Дети, ваш папа знаменит тем, что как-то засунул стручок в землю, и это оказался охрененно большой стручок!» Так? Вряд ли.

Наверное, наверх стоит отправляться тем, кто уверен, что основное распределение удачи происходит на высоте от метра до двух и в ближайшую пару эпох им ничего не светит. В общем-то примерно это же сформулировал каскадер Майк, сказав, что он залезет наверх и распылит свой генетический материал сразу на максимальное количество женщин. Ведь это эффективнее, чем обрабатывать каждую в отдельности. К тому же не нужно платить за выпивку.

Мы сели в поезд, где запах носков, жареных кур и членов клуба потных футболок был настолько плотным, что его можно было раздвигать руками. Через восемь часов мы прибыли в Сайлент Хилл.

Город накрыло таким плотным туманом, что если бы он пах жареными курицами и носками, то всю оставшуюся жизнь в графе «имя» я бы писал «носок», а в графе «пол» — «курица».

Оказывается, туман — это влага. Маленькие холодные капельки, летающие в воздухе. Для городского жителя, который всю жизнь растет на знаниях о природе типа «обычно деревья втыкаются в землю зеленой штукой вверх» и «птицы — это голуби разных видов», подобное знание сродни культурному шоку. В тумане невозможно фотографировать, но, что более важно, невозможно согреться. Одежда вымокла, стала тяжелой. Каждый проезжающий мимо автобус был похож на последний транспорт, увозящий выживших подальше от этого проклятого места; каждый тусклый фонарик во мгле походил на глаз мертвеца.

О да, всю жизнь мечтал куда-нибудь вставить это «на глаз мертвеца».

В шесть утра мы поняли, что местные петухи спешат ровно на восемь минут. Около семи покинули город. Каскадер Майк начал покрываться инеем. Из всех теплых вещей он взял с собой пустые бутылки, которые, при случае, рассчитывал выгодно сдать. Вскоре все темы для разговоров свелись к перечислению теплых предметов, которые мы хотели бы съесть. Когда список начал угрожающе подбираться к младенцам (а солнце и не думало выходить и было как глаз мертвеца), в поле появилась радуга, а прямо под ней — пряничный домик. В домике были веселые гномики, парное молоко и милые эльфы танцевали, рассыпая вокруг волшебную пыльцу.

То есть в реальности мы вышли к местному борделю. Каскадер Майк с присущей ему четкостью сформулировал основные плюсы: тепло, горячие напитки, большой сортир. Не уверен, что кто-то использует это заведение как-то иначе, потому как для описания местных женщин ничто не было бы более уместным, чем бесконечное повторение фразы «как глаз мертвеца».

Вскоре жизнь наладилась, в небе появилось солнце, туман остался позади.

На горизонте показалась башня.

Она была похожа на тонкую иглу в паутинке нитей и резко понизила количество шуток, потому что была… Большой. Очень большой. Гораздо выше деревьев, больших деревьев и даже тех деревьев, для которых ещё не придумали достаточно большого слова. Удивительное свойство разума заключается в том, что он старается не замечать пугающие вещи. Поэтому все наши диалоги сводились к отвлеченным темам вроде:

— Как тебе квантовая физика?
— Ну, она точно не больше обычной физики.
— Точно. Но она достаточно большая.
— Ага. Большая. И квантовая.
— И большая. Как… Очень большая!
— Черт.

Когда башня выросла до совсем неприличных размеров, а тонкая паутинка нитей оказалась огромными металлическими канатами, мы шли молча, потому что каждый старался вычеркнуть из своего подсознания упоминания о высоте и гравитации. Зимой опасно находится даже в радиусе километра от башни. Огромные сосульки и куски льда, которые намерзают на её растяжках, срываются ветром и словно кометы летят вниз. Летом сверху падают парашютисты.

Я представил, что мы — древние путники, идущие в Вавилон. А впереди — громада здания в строительных лесах, суетливые рабочие, уходящие по его бесконечным лестницам в небо. И гигантская тень… В общем, Вавилонская башня была всего лишь семидесятиметровой.

А вышка поднималась гораздо, гораздо выше, и оставалось только надеяться, что худшее, что произойдет наверху, это внезапное овладение новым языком.

Мы постояли внизу, но поскольку никому в голову так и не пришло ценных идей на тему того, как вернуться обратно и объяснить самим себе, зачем это всё, — полезли наверх.

Руки почти сразу же ощутили непривычную нагрузку. Организм делает так постоянно, поэтому практически любой вид активности, отличающийся от комы, открывает в теле новые виды мышц, каждая из которых болит и трясётся. Сначала вниз уходит основание башни, потом деревья, затем ржавые площадки для отдыха. Десять метров — площадка. Ещё десять — площадка. Некоторые из них шатаются, поэтому нужно лезть выше. На пятидесяти метрах лучше не давать лишних поводов вестибулярному аппарату. На ста — ему уже все равно.

Правда жизни о высоте такова: нижние уровни башни загажены голубями. Чуть выше — воронами. Дальше срет только сокол. А на вершине царит абсолютная чистота. В природе альтернатив человеческой заднице не существует.

Пролеты меняют цвета. Красные сменяются белыми, белые — красными. Ржавчина всюду постоянна. На уровне третьей растяжки понимаешь, что добрался до 150 метров и, в принципе, можно поворачивать назад. Но сделать это не дают многочисленные истории из серии «моя слепая племянница залезла наверх, подтягиваясь на языке. А ведь ей всего шесть и она была укурена в хлам».

Левую ногу переставляет стыд, правую — страх, а вокруг — сплошная красота. Удивительно, что вся чушь куда-то исчезает. Не хочется думать ни о чем, кроме неба и ступенек. Ещё немного ступенек. И ещё.

Ветер усиливается. Слышно, как на вершине стонет металл. В ушах стучит сердце. Если просто смотреть вниз — на крохотные деревца, игрушечные машинки — то кажется, что это просто красивый фон. Но стоит высунуть ногу, как мир приобретает резкий привкус реальности. Хочется немедленно прижаться к лестнице и ползти вверх. Лишь бы не стоять на месте. Высота завораживает. Она обладает притяжением. Поэтому ещё пару ступенек. И еще.

Наверху, кстати, полно говнофотографов. Они радостно спускаются вниз. Во всех отношениях приятные люди, но, черт возьми, куда ещё надо забраться, чтобы не встретить там человека с зеркалкой?

Верхняя площадка прекрасна для пикников и настенной живописи. Тут же местные валькирии оставляют для храбрых воинов адрес электронной почты.

Через маленькие дырочки в полу видно, как народ пошёл на спуск.

Трафик на башне достаточно высок. Кто-то спускается вниз, кто-то ползет наверх, но всех волнуют одни и те же проблемы:

1. как там наверху?
2. Спускаться легче, чем подниматься?
3. Есть сигареты?

Если забраться ещё выше, прямо около надписи «Электрофак пион» самое время поразиться: мобильная связь — ого-го, благо телефоном можно ткнуть прямо в спутник, а под ногами — настоящие Google Maps!

Но есть ведь ещё труба. Последнее развлечение.

Труба, как и любой аттракцион, выглядит максимально ненадежно. Сверху и снизу — скрипучие двери. Внутри — шатающаяся лестница. Сама труба раскачивается на ветру, ничем не крепится к башне (кроме основания) и испещрена крохотными дырками по всей длине. Каждый раз, когда в парке аттракционов вы видите орущую толпу на американских горках, можно не волноваться. По-настоящему ужасны только те аттракционы, где никто не кричит, нет очередей, а вокруг валяются ошметки вывалившихся туристов.

Внутри трубы тепло и прекрасная акустика. Большинство оперных певцов должны стремиться сюда, чтобы завершить карьеру.

Наверху открывается вид… Ну… Как бы… э-э-э… Большой… Очень большой… Как глаз мертвеца!

Поскольку башня раскачивается на два метра вправо и влево, нет времени, чтобы собраться с мыслями и сказать что-то по-настоящему значимое, вроде «это маленький шаг для человека и гигантский — для человечества». Поэтому я просто пописал.

Вряд ли литература вытерпит такое надругательство, но я все же расскажу, как это было. Струя сразу же разлетается на множество капель. Они сталкиваются в воздухе, дробятся и превращаются в сверкающую на солнце пыль. Ветер несет их в даль, и облако исчезает в синеве. Как бы поэтично это ни звучало, я не решился спускать на город более тяжелые осадки.

Что еще? Всего лишь три ответа:

• наверху круто;
• нет;
• не курю.

[ Обсудить статью на форуме ]
[ Вернуться к архиву статей 2009 года ]